![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Сага о выносе ведра
Случилось это давным-давно... В девяностые годы прошлого столетья.
Я гостил в Сашенькиной деревне в Володимирской губернии, неподалеку от станции чугунки с ренессансным названием «Vita Nova». Ах, эти июльские закаты! Прохладная березовая роща с земляничными косогорами! Высокий клязьминский берег!
Из разумных существ в доме в тот день обитали Сашенька, Керн и я. Жизнь была ключом: они меня научили играть в «крокодильчиков», а я их – в карточную игру «сплин», каковым полезным штудиям мы и предавались в течение суток. Завтра приедет Машенька и будет по всему дому бегать за нами с тяжелым дуршлагом, потому что целая вереница срочнонеобходимых домашних дел окажется не то, что не сделанной, а заброшенной и позабытой напрочь.
Речь у нас, впрочем, в основном о них и пойдет – о делах домашних.
Уж было за полночь. Дивную картину летней ночи сможет вообразить себе каждый, кто сам бывал юн и подмосковен. За мной, читатель!
По рассуждению хозяйки дома, возникла насущная необходимость вынести помойное ведро, которое стояло под рукомойником, являя собой вместилище для кухонных отходов и мыльной воды. Чтобы не даром есть хлеб, я вызвался на трудовой подвиг.
Здесь следует обозреть просторы грядущего анабасиса. Участок тянулся от дома узкой, всего метров пятнадцать, полосой, зажатой с двух сторон соседскими заборами. Пройдя метров десять огорода, тропинка уходила во фруктовый сад, после которого начинались картошки.
Керн вышел в огород со мной. Согласно полученным указаниям, ведро следовало вывалить на помойную кучу, которая была в саду по правую руку от тропинки. Аккуратно балансируя довольно тяжелым, почти до края наполненным ведром, я вступил по сень первой яблони.
Тут призываю вновь обратиться к дивной картине летней ночи. Фонарных столбов в деревне, натурально, не произрастало. Сквозь узкие оконца дома лились скупые отсветы, гаснущие уже на огороде. Эльфийская же россыпь созвездий могла бы заинтересовать разве что вдохновенного лирика. Короче, было темно. Очень. Ступив пару раз в росистые кочки, я позвал Керна вопросом, далеко ли, собственно, поворот направо.
Керн подошел и сказал, что покажет, пойдем, мол.
Кавалькада приключенцев вошла в сад. Впереди я, с ведром наперевес, слепо прощупывая стопой тропинку впереди и до рези вглядывающийся в тени деревьев. Наипаче же пытаясь высмотреть что-нибудь характерное справа. И радостно ломящийся вслед за мной Керн.
Впечатавшись головой и корпусом в густые ветки, я остановился. Керн немедленно врезался мне в спину. Ветки затрещали, ведро плеснуло.
- Ты чего не тормозишь?
- Так темно же, я не вижу ничего!
- Как, уже здесь ничего не видишь? Дальше же еще темнее!
Между тем прощупывание показало, что тропинка раздваивается. Интуитивно мы выбрали правую и пошли по ней. Дом и огород окончательно остались позади. То есть до огорода было пока не больше десяти метров, но пространство это стало в ночи почти непреодолимым, ибо к нему очень подходило меткое словечко из знаменитой песни - «галадреммин», древотенетное.
Мы шли, шли и шли, потихоньку начиная озадачиваться. Ни малейшего подобия мусорной кучи в кромешной тьме не просматривалось.
Наконец – что-то засветлело справа. Отчаявшись нащупать туда тропинку, мы кое-как прохрустели через кусты, подошли - … Это был диван. Это был большой, основательный, светлый диван. На ощупь тоже, я бы даже сказал, что в основном на ощупь. За диваном смутно угадывался забор, за забором – поле. Наш легкий нервный смех перешел в бурный. С минуту мы просто сидели на этом диване и грубо ржали. Потом решили вылить ведро в поле через забор. Я с трудом (но исключительно от смеха) вскарабкался на штакетины, Керн привстал на жердь и подал ведро, я бурно опрокинул его на ту сторону. Мы радостно ссыпались с забора и, буйно ржа, ломанули через сад обратно.
Вдруг Керн замолчал и остановился как вкопанный. Я врезался в него.
- Ты чего?
- Понимаешь, Виталик, - его голос был тихим и напряженным, - я однажды как-то в поле наступил случайно на лошадиный череп, полугнилой уже... Очень противное такое, своеобразное ощущение... И вот сейчас я что-то такое раздавил, с характерным таким, мягким хрустом...
Мы замерли. Стояли глухая тьма и тишина. Медленно-медленно, совсем тихо мы пошли дальше. Место, где якобы был гнилой череп, я обошел по траве. Мы крались, тьма давила со всех сторон, таила в себе ужасы и бледные силуэты.
- Вот, смотри, привидение, - решился я цинично пошутить.
И тут белесое пятно поползло к нам! Я окоченел от ужаса. Керн вскрикнул и атаковал наплывающую на него навь боевым приемом.
Привидение возмущенно закричало и немедленно оказалось Сашкой, которая вышла выяснять, куда мы делись и что за безумные звуки уже с полчаса слышатся из сада.
Вот, пожалуй, и все. Да, уже дома, отчитываясь о проделанной работе, я подытожил:
- ...Ну, мы плюнули, и ведро около дивана через забор вылили...
- Через забор? – подозрительно спрашивает Саша.
- Да, там поле...
- Да поле-то там поле. Но оно, во-первых, картофельное, во-вторых, соседское!
Утром ходили смотреть на сад, потоптанный стадом бегемотов. Посреди тропинки в землю было впечатано полусгнившее яблоко. А соседский картофель - щедро увешан луковой шелухой.
Я гостил в Сашенькиной деревне в Володимирской губернии, неподалеку от станции чугунки с ренессансным названием «Vita Nova». Ах, эти июльские закаты! Прохладная березовая роща с земляничными косогорами! Высокий клязьминский берег!
Из разумных существ в доме в тот день обитали Сашенька, Керн и я. Жизнь была ключом: они меня научили играть в «крокодильчиков», а я их – в карточную игру «сплин», каковым полезным штудиям мы и предавались в течение суток. Завтра приедет Машенька и будет по всему дому бегать за нами с тяжелым дуршлагом, потому что целая вереница срочнонеобходимых домашних дел окажется не то, что не сделанной, а заброшенной и позабытой напрочь.
Речь у нас, впрочем, в основном о них и пойдет – о делах домашних.
Уж было за полночь. Дивную картину летней ночи сможет вообразить себе каждый, кто сам бывал юн и подмосковен. За мной, читатель!
По рассуждению хозяйки дома, возникла насущная необходимость вынести помойное ведро, которое стояло под рукомойником, являя собой вместилище для кухонных отходов и мыльной воды. Чтобы не даром есть хлеб, я вызвался на трудовой подвиг.
Здесь следует обозреть просторы грядущего анабасиса. Участок тянулся от дома узкой, всего метров пятнадцать, полосой, зажатой с двух сторон соседскими заборами. Пройдя метров десять огорода, тропинка уходила во фруктовый сад, после которого начинались картошки.
Керн вышел в огород со мной. Согласно полученным указаниям, ведро следовало вывалить на помойную кучу, которая была в саду по правую руку от тропинки. Аккуратно балансируя довольно тяжелым, почти до края наполненным ведром, я вступил по сень первой яблони.
Тут призываю вновь обратиться к дивной картине летней ночи. Фонарных столбов в деревне, натурально, не произрастало. Сквозь узкие оконца дома лились скупые отсветы, гаснущие уже на огороде. Эльфийская же россыпь созвездий могла бы заинтересовать разве что вдохновенного лирика. Короче, было темно. Очень. Ступив пару раз в росистые кочки, я позвал Керна вопросом, далеко ли, собственно, поворот направо.
Керн подошел и сказал, что покажет, пойдем, мол.
Кавалькада приключенцев вошла в сад. Впереди я, с ведром наперевес, слепо прощупывая стопой тропинку впереди и до рези вглядывающийся в тени деревьев. Наипаче же пытаясь высмотреть что-нибудь характерное справа. И радостно ломящийся вслед за мной Керн.
Впечатавшись головой и корпусом в густые ветки, я остановился. Керн немедленно врезался мне в спину. Ветки затрещали, ведро плеснуло.
- Ты чего не тормозишь?
- Так темно же, я не вижу ничего!
- Как, уже здесь ничего не видишь? Дальше же еще темнее!
Между тем прощупывание показало, что тропинка раздваивается. Интуитивно мы выбрали правую и пошли по ней. Дом и огород окончательно остались позади. То есть до огорода было пока не больше десяти метров, но пространство это стало в ночи почти непреодолимым, ибо к нему очень подходило меткое словечко из знаменитой песни - «галадреммин», древотенетное.
Мы шли, шли и шли, потихоньку начиная озадачиваться. Ни малейшего подобия мусорной кучи в кромешной тьме не просматривалось.
Наконец – что-то засветлело справа. Отчаявшись нащупать туда тропинку, мы кое-как прохрустели через кусты, подошли - … Это был диван. Это был большой, основательный, светлый диван. На ощупь тоже, я бы даже сказал, что в основном на ощупь. За диваном смутно угадывался забор, за забором – поле. Наш легкий нервный смех перешел в бурный. С минуту мы просто сидели на этом диване и грубо ржали. Потом решили вылить ведро в поле через забор. Я с трудом (но исключительно от смеха) вскарабкался на штакетины, Керн привстал на жердь и подал ведро, я бурно опрокинул его на ту сторону. Мы радостно ссыпались с забора и, буйно ржа, ломанули через сад обратно.
Вдруг Керн замолчал и остановился как вкопанный. Я врезался в него.
- Ты чего?
- Понимаешь, Виталик, - его голос был тихим и напряженным, - я однажды как-то в поле наступил случайно на лошадиный череп, полугнилой уже... Очень противное такое, своеобразное ощущение... И вот сейчас я что-то такое раздавил, с характерным таким, мягким хрустом...
Мы замерли. Стояли глухая тьма и тишина. Медленно-медленно, совсем тихо мы пошли дальше. Место, где якобы был гнилой череп, я обошел по траве. Мы крались, тьма давила со всех сторон, таила в себе ужасы и бледные силуэты.
- Вот, смотри, привидение, - решился я цинично пошутить.
И тут белесое пятно поползло к нам! Я окоченел от ужаса. Керн вскрикнул и атаковал наплывающую на него навь боевым приемом.
Привидение возмущенно закричало и немедленно оказалось Сашкой, которая вышла выяснять, куда мы делись и что за безумные звуки уже с полчаса слышатся из сада.
Вот, пожалуй, и все. Да, уже дома, отчитываясь о проделанной работе, я подытожил:
- ...Ну, мы плюнули, и ведро около дивана через забор вылили...
- Через забор? – подозрительно спрашивает Саша.
- Да, там поле...
- Да поле-то там поле. Но оно, во-первых, картофельное, во-вторых, соседское!
Утром ходили смотреть на сад, потоптанный стадом бегемотов. Посреди тропинки в землю было впечатано полусгнившее яблоко. А соседский картофель - щедро увешан луковой шелухой.